эта жизнь рок-звезды тоже была невесомостью – средой, такой же неприспособленной для советского гражданина, как космос; и разумеется, Гагарину приходилось кувыркаться в ней и застывать иногда в очень нелепых позах. Что его выручало, так это высокая – выше, чем у среднестатистического человека – стрессоустойчивость, позволявшая ему не слишком явно шарахаться от магниевых вспышек. Стрессоустойчивость – и способность к адаптации к сложным условиям. Он мог компенсировать незнание языков постоянной улыбкой, отсутствие светских навыков – осторожной галантностью; неловкость от попадания в незнакомую ситуацию обычно сглаживалась незатейливым политическим юмором (“Берясь за гладко выструганные небольшие деревянные палочки для еды, которые заменяют японцам и ложку, и ножик, и вилку, Юрий Алексеевич пошутил: «Самое лучшее оружие в мире!»”[49] [13]).
В чем он не всегда был силен – так это в ответах на вопросы. Его пресс-конференции – о которых мы еще расскажем отдельно – производят удручающее, а иногда и комичное впечатление. Он худо-бедно мог сделать доклад на заданную тему (как правило: мой полет и его значение для партии и правительства) или произнести пятиминутную приветственную речь, уснащенную нечеловеческим количеством идеологических и псевдофутурологических клише (“недалек тот час, когда в космос и на другие планеты Вселенной полетят обитаемые корабли и лаборатории и в одних экипажах с русскими будут также…” – далее текст в зависимости от того, в какой столице он в данный момент находился). Но на пресс-конференциях приходилось отвечать экспромтом на конкретные, часто нарочно неудобные вопросы – и вот с этим Гагарин не справлялся катастрофически.
И тем не менее он не смущается и прет как на буфет, даже если очевидно проигрывает противникам по технике.
– Мистер Гагарин, скажите: какие марки вин и коньяков вы предпочитаете?
– На дегустацию вин и коньяков у меня нет времени.
– Танцуете ли вы твист?
– К сожалению, не располагал временем, чтобы научиться.
– Американские источники сообщают, что их новейшая ракета “Сатурн” гораздо мощнее советской и сможет закинуть на Луну целый локомотив.
– А зачем на Луне локомотив? [70].
– Что бы вы почувствовали, если бы вас поцеловала Софи Лорен?
– То же самое, что и вы, если она, конечно, поцелует [27].
Стрессоустойчивость, да; но ведь и факторов стресса было гораздо больше, чем можно себе представить. Что ему запоминается из всей этой круговерти первого дня в Лондоне? “Женщина с розовыми волосами”. Боже правый.
С другой стороны, следует осознавать, что окружение было далеко не такое враждебное, как мы предполагаем сейчас, экстраполируя на ту эпоху нынешнюю ситуацию. У Кингсли Эмиса был – мало кем ныне читаемый – роман “Русские прятки”, в котором описана оккупированная русскими Англия – полностью деградировавшая, впавшая в дикость и невежество, вплоть до того, что англичане забывают свой язык. Странным образом, единственными, кто пытается удержать их в цивилизованном состоянии, оказываются офицеры русских оккупационных войск – напоминающие скорее благородных офицеров из “Войны и мира”, чем варваров. Разумеется, это гротеск и сатира, в которых все наоборот, – однако еще и роман, свидетельствующий о том психологическом контексте, в котором очутился Гагарин.
Гагарин приезжал на Запад вовсе не в статусе бедного родственника, которому повезло, что вот и его позвали на этот праздник жизни, а как представитель державы-победительницы – во-первых, со своей, вполне конкурентоспособной культурой; во-вторых, державы, в зоне досягаемости ядерного оружия которой находились слишком многие. При этом в начале 1960-х СССР не казался Западу всего лишь “Верхней Вольтой с ракетами” – скорее уж речь шла о “советском Джаггернауте” [59]. Это была “модная” страна, страна-opinion-maker[50]; чего никак нельзя было сказать о самой Британии. Британии, которая находилась в жесточайшем кризисе самоидентификации (именно к этой эпохе относится саркастическое замечание Дина Эчинсона о том, что “Великобритания потеряла империю и пока еще не понимает, чем ей заняться”). Которая осознала, что колониальная система на глазах терпит крах – и, соответственно, привычная модель развития – и экономического роста – больше не годится. Которая склонна была насолить своей союзнице Америке – казавшейся слишком богатой, слишком вульгарной, слишком пресыщенной, слишком самоуверенной и слишком надменной.
Приезд Гагарина был отличным поводом дать понять, что при желании у Британии найдутся другие партнеры – посговорчивее и повежливее. И у русских был хороший фронтмен – лучше, чем у американцев, с их занудой космонавтом Шепардом и смазливым, но склизким, ассоциирующимся с мафией, ФБР и ЦРУ Кеннеди.
Надо сказать, официальные лица, британский истеблишмент, допустив саму возможность визита, по мере его протекания испытывали все более возрастающий дискомфорт и растерянность. И немудрено, – представьте, если бы в 1961 году в Москву (ну хорошо, Лондон не Нью-Йорк: в Киев) приехал бы американский натовский офицер – и его вдруг стали встречать толпы с цветами. Запрещать ажиотаж? Спрашивать “кто последний” и тренироваться перед зеркалом пошире улыбаться? В этом смысле поступок королевы – которая, в обход любого регламента, приглашает советского офицера к себе во дворец на ланч – следует признать исключительно дальновидным. Впрочем, она и в дальнейшем будет проявлять себя в подобных ситуациях как женщина предприимчивая и инициативная; эпизод с цветами, возложенными к народному мемориалу в память глубоко презираемой ею Дианы, иллюстрирует ту же черту характера Елизаветы Виндзор.
“Гагарин в Англии” – это пьеса, главный герой которой – Гагарин, но вообще-то она прежде всего про саму Британию, которая вдруг оказалась в очень нестандартных обстоятельствах; про очень странное для обоих контрагентов ощущение.
Herald Journal, 19 июля 1961 года:
На прошлой неделе газеты всего мира заполонили отчеты о тошнотворном спектакле, который устроила Великобритания – публично проституировавшая себя ради нового героя коммунизма, космонавта Юрия Гагарина. Этот спектакль был пощечиной Дяде Сэму и всем тем людям на планете, которые посвятили себя борьбе за свободу [20].
“Дейли миррор” писала: “Сегодня утром в 10 часов 30 минут майор Юрий Гагарин прибывает в Лондон. Гагарин храбрый человек. Он символ величайшей победы науки, которая когда-либо была достигнута” [2].
FRANCIS SPUFFORD (“The Red Plenty”):
То был “советский момент”. Он начался, когда запустили спутник, в 1957-м, апофеозом его был 1961-й – когда Юрий Гагарин совершил первый в мире космический полет, но затем, после кубинского ракетного кризиса в 1962-м, года за два, он рассеялся в воздухе – вместе со страхом. Однако пока этот момент длился, у СССР была репутация, восстановить которую теперь практически невозможно [1].
Стало известно еще в пятницу, что он приедет в Англию. Вчера, после сомнений о том, какой должна быть процедура встречи, британское правительство наконец решило, кто будет приветствовать героя с мировым именем, кого мы пошлем приветствовать от имени всего британского народа Гагарина, когда он сойдет с самолета. Его встретит не премьер-министр Макмиллан, не министр иностранных дел лорд Хьюм, не министр по вопросам науки лорд Хейлшем, а Френсис Ф. Тэрнбулл <секретарь канцелярии министра>. Объяснения, которые дают этому, заключаются в том, что Юрий Гагарин не глава государства. Но никто не считал, что